Всеволод Кузнецов: о «Ведьмаке», «Матрице», русском мате, литературе и закулисье мира озвучки

Его голосом говорят персонажи сотен знаменитых фильмов: от главного героя «Матрицы» до харизматичного дублёра Рика Далтона (Леонардо ДиКаприо) — Клиффа Бута (Брэд Питт) из «Однажды в Голливуде».

И хотя сам Всеволод не считает себя легендой русского дубляжа, а скромно заявляет, что лишь грамотно «использовал возможность поучаствовать в ряде проектов, которые впоследствии стали легендарными», его дубляж стал символом целой эпохи кинематографа.

За пару недель до выхода второго сезона «Ведьмака» и новой «Матрицы» взяли большое интервью у человека, который озвучил эту игровую вселенную, и до сих пор радует зрителей и слушателей своим великолепным актёрским стилем.

«Круче, чем в Голливуде» — подкаст об удивительных историях человеческих судеб, которые способны дать фору многомиллионным экранизациям. Ни капли вымысла: только реальные случаи из жизни, рассказанные от первого лица.

С полным выпуском можно ознакомиться на нашем сайте, либо на любой из других платформ: Apple Music | Spotify | VK

Константин Орищенко: У вас какой-то невероятный бэкграунд в озвучке – в роли каких героев вы только не вживались. От Киану Ривза до Тома Круза и персонажей «Ведьмака». Расскажите, с высоты вашего опыта можете ли выделить какие-то конкретные роли, которые вы, как говорят некоторые актеры, проживали сильнее всего?

Всеволод Кузнецов: Да, в принципе, каждую новую роль ты стараешься проживать – насколько в этот день в тебе есть эмоций и каких-то мыслей. Синдром заложника для каждого существует. Все равно проживаешь. Даже если кино не очень нравится, через определенное время заражаешься работой и делаешь ее по чесноку. Так что не могу ничего выделить. Другое дело, так получилось в жизни, что мне удалось поучаствовать в знаковых фильмах и компьютерных играх, которые стали для определенных поколений важными. От «Матрицы», которая в начале двухтысячных была новым шагом в кино, до нескольких серий о Шреке, где я был котом, и потом франшиза про Гарри Поттера – надеюсь, она останется на долгие годы, и каждое новое поколение детей будет знакомиться и с Хогвардсом, и со злодеями, в том числе и со мной. И, соответственно, компьютерная игра про Ведьмака тоже стала культовой. Еще какая-то игра была – Assassin’s Creed, после которой мне на полном серьезе писали люди в социальных сетях: «Ваша озвучка поменяла мою жизнь». Это, конечно, вызывает вопросы, но все равно думаешь – не зря я этим делом занимаюсь.

Константин Орищенко: Я думаю, такие слова должны вдохновлять в любом случае.

Всеволод Кузнецов: По крайней мере, понимаешь, что можно продолжать этим заниматься, несмотря на сопутствующие сложности.

Константин Орищенко: А вы помните свой самый первый крупный проект, в котором вам довелось участвовать, и те эмоции, которые тогда испытали?

Всеволод Кузнецов: Самый первый крупный проект... Безусловно, помню, когда я встал к микрофону, это был мультфильм про русалочку. Там менялись злодеи в каждой серии, и вот я тоже был одним из них. Там, значит, крокодил со своей крокодилихой что-то... русалочке и ее друзьям очень мешали. Это вот мультфильм диснеевский был в 1995 году. Потом был фильм «Рисовальщик», показывали в «Дисней по пятницам» на канале РТР, такой детектив. А потом показывали большое кино – «Пятый элемент», где я озвучил совершенно сумасшедшего Руби Рода, роль хара́ктерная и запоминающаяся. А я люблю хара́ктерные роли, не только героические. Можно уйти от себя как можно дальше. Это вот, что помниться, из крупного. Потом уже пошел «Адвокат дьявола», первый фильм с Киану Ривзом; крупный проект, который достаточно долго писался, были большие и долгие пробы. Ну а дальше уже пошло-поехало.

Константин Орищенко: Насколько я помню ваше интервью, в самом первом мультфильме, про который вы сейчас говорили, вы сходу начали импровизировать, добавлять юмористические элементы. И уже в последствии можно сказать, что это стало вашим фирменным стилем.

Всеволод Кузнецов: Импровизация?

Константин Орищенко: Импровизация с добавлением юмора. Мне кажется, у вас очень много таких ролей, где вы юморите.

Всеволод Кузнецов: Ну, импровизация все равно предполагает основу. Нельзя импровизировать просто так. Да, можно что-то добавлять, безусловно, если ты не ограничен каким-то прокрустовым ложем, потому что в кино есть все-таки синхрон, есть то, что артисты уже сыграли. Ты не можешь импровизировать в сторону от сыгранного, ты должен повторить то, что происходит на экране. Если есть такие произведения, допустим, в аудиокнигах, – там можно импровизировать, в смысле исполнения. Это я очень люблю – все, что происходит прямо здесь и сейчас. Я, к сожалению, не играю в театре, но за что я люблю его, так это за то, что ты можешь быть здесь и сейчас. Я люблю за это прямые эфиры, хотя, я иногда нескладно говорю и пользуюсь словами-паразитами, но мне нравится энергетика происходящего момента.

Константин Орищенко: В этом действительно есть свой неуловимый вайб, который можно прочувствовать, только находясь в моменте. Как понимаю, ведьмак Геральт стал первым персонажем, которого вы наделили качествами вне оригинального канона? Многие фанаты «Ведьмака» вас за это даже попрекают.

Всеволод Кузнецов: Когда меня попрекали раньше, говорили, что в оригинальном каноне этого не было. В оригинальном – это в каком? В английской озвучке? Во-первых, польскую озвучку никто не слышал, да? А, во-вторых, если почитать Сапковского... меня обвиняли часто в том, что Геральт не эмоциональный, а я его сделал эмоциональным. Ну, черт побери, вот я, прочитав пятую книгу Сапковского, вижу, что у автора просто немного другая эмоциональность. Она не открытая, но внутренняя. И это, несмотря на то, что ведьмаки – не люди, но эмоциональность у них своя присутствует, она заложена у автора, поэтому те люди, которые говорили, что ведьмак должен быть абсолютно холоден и ровен, не правы. Не может такого быть, да и скучен такой персонаж засушенный. Мне, допустим, неинтересно было бы играть в подобную игру, когда ничего с актером не происходит. Он все время ровно и безэмоционально – ничего не оценивает. Мы, по крайней мере, от английского исполнителя отходили в сторону эмоциональной мысли у Геральта. У него нет открытых эмоций, но мысль должна быть эмоциональной, как же иначе? Тогда некое действие продвигается, тогда тебе интересно следить, тогда... почему некоторые люди играют не один раз? Потому что интересно, что происходит за текстом. А когда за текстом ничего не происходит, ну, ты засыпаешь за игрой. Я не знаю, я не играю...

Константин Орищенко: А как бы вы сами охарактеризовали свой стиль озвучки? Есть ли у вас приемы, которыми вы пользуетесь раз за разом, или, может быть, которые вы переосмысливали с течением времени? Вот я, например, обратил внимание, что существуют известные актеры дубляжа, у которых прямо очень сильно менялся голос. Если взять их подход в девяностые и сравнить с тем, что происходит сейчас, – некоторые приходили к совершенно другой озвучке, и прямо чувствуется, что у них произошло переосмысление.

Всеволод Кузнецов: Ну это же хорошо, когда актер развивается и, в зависимости от опыта, начинает меняться. Он не должен застаиваться и пользоваться каким-то одним штампом. Конечно, любому артисту проще использовать то, что много раз опробовано, но лучше, конечно, пытаться найти что-то новое. Смею надеяться, что я как раз за то, чтобы искать в материале какие-то новые приемы. Безусловно, ты используешь что-то из наработанного, но, как говорил Станиславский, нужно найти что-то, потом отказаться от него и идти дальше. Вот я стараюсь так.

У меня тоже менялись взгляды на то, как надо озвучивать кадр, и я понял, что не стоит слепо следовать за оригиналом, пытаться его копировать, потому что копирование всегда хуже оригинала. Нужно стараться наполнить персонажа, играть близко к нему, но при этом играть вместе с ним. Хорошую фразу сказал мой друг и замечательный актер дубляжа Владимир Антоник в одном из интервью: «Я понял, что, когда я озвучиваю, я считаю, что я просто сам сыграл – я снялся и сам озвучиваю себя. Это моментально сокращает дистанцию между тобой и персонажем».

Ты не просто кого-то озвучиваешь, ты озвучиваешь себя, поэтому все эти мысли и чувства твои. Другое дело, что, как у Микеланджело, когда он создавал статую (там надо себя ограничивать), у меня голос поменялся. Меня просят озвучить рекламу, как в «Матрице» 1999 года, но за время пути собачка могла подрасти. Как вы ни хотите, не могу я звучать уже на тридцать лет. Хотя, может быть, и могу говорить повыше, но опыт никуда не денешь, его же не спрячешь. Сложно мыслить, как тридцатилетний человек. Хотя, артист должен пытаться это сыграть, конечно.

Константин Орищенко: А вот вы сами какие эмоции испытываете, когда слушаете свои старые озвученные роли?

Всеволод Кузнецов: Ну, я так и не слушаю. Но натыкаюсь на что-то. Вот смотрел один из старых фильмов – что-то нравилось, а что-то не нравилось. Порой натыкаешься на некоторые отрывки и думаешь: «блин, это я... как вообще? как?». Причем я не помню, как это было, что я такого делал, что так получилось. А чем-то еще ты недоволен в силу разных вещей. Это же фабрика производства, ты актер – и не все зависит от тебя, потому что режиссер может взять не тот дубль, или ты доверяешь режиссеру, идешь за ним и заходишь немножечко не туда. И про себя думаешь: «я был прав тогда». Грубо говоря, не надо было шепотом играть, потому что все вокруг играют громко, а ты выглядишь как дурак. Это всегда работа над ошибками и не то, чтобы ты такой: «я себя послушаю, господи, какой я!». Нет, это работа.

Константин Орищенко: Но, как понимаю, вы считаете, что эта самая «работа над ошибками» очень-очень важна каждому актеру? Правильно?

Всеволод Кузнецов: Естественно, если ты хочешь развиваться. Для чего ты ходишь в кино? Во-первых, с детьми посмотреть детские фильмы. А во-вторых, послушать и работу себя, и коллег, и товарищей – какие-то определенные выводы сделать на будущее. Чтобы уметь скорректировать те ошибки и упущения, которые происходят в процессе. Либо, наоборот, плюсы, которые ты видишь у других актеров, можно себе в копилочку потихонечку стащить. Либо хара́ктерность, либо прием – что-то новое будет обогащать актерскую палитру.

Константин Орищенко: Не бывает такого, что вы, допустим, совершенно случайным образом наткнулись на фильм, который озвучивали, и посмотрели его, а после в вас проснулся внутренний перфекционист и сказал: «Неужели это озвучивал я? Я бы сейчас сделал все по-другому!».

Всеволод Кузнецов: Да, бывает. Ну уж так, чтобы совсем все – нет. Чтобы настолько плохо – это я еще не наталкивался. А что-то хочется сделать по-другому, естественно. Но ты плюнул в вечность – отвечай за то, что было... Потом, меняются вкусы с возрастом: то, что тогда казалось правильным, сейчас кажется неправильным.

Константин Орищенко: От этого, конечно, никуда не деться – неизбежный процесс. Недавно я разговаривал с вашим коллегой – Алексеем Багдасаровым, он высказал довольно любопытную мысль, что «каждая прожитая роль должна заканчиваться для актера неким откровением». Согласны?

Всеволод Кузнецов: Ну это я с ходу не скажу, надо подумать...

Константин Орищенко: Ну вот вы вживаетесь в образ конкретного героя, пропускаете через себя его историю и продолжаете жить дальше с ней, сделав некое умозаключение.

Всеволод Кузнецов: Порой действительно есть такие роли, которые тебя уводят. Они в тебе живут, ты с ними ходишь – и они не заканчиваются совсем, а продолжают жить на протяжении достаточно долгого времени. Тут кто как пользуется, на самом деле. Мне кажется, один из приемов – когда ты, неважно, в кино или в театре, подкладываешь под персонажа какого-то другого персонажа. Я по себе скажу, и в Геральте присутствует некий синтез – не буду говорить, каких персонажей. Это придает объем. Из чего получается образ? Это, как у айсберга, – одна седьмая над водой, а шесть седьмых под водой. Из чего состоят эти шесть седьмых, лучше слушателям или зрителям не знать. Но для актера, если он выстроил это для себя, это дает некую опору, некий стержень, вокруг которого все выстраивается.

Когда я был совсем молодым, меня увлекали какие-то роли, которые я видел в театре или в кино... Вот, например, «Человек дождя» – я сходил и после очень долго был больным ролью Дастина Хоффмана. Он во мне жил, и я его внутренне изображал. И девушка, с которой мы тогда встречались, поэтому не выдержала... А ты ничего не можешь с этим поделать! Ты разговариваешь, как Дастин Хоффман, и все такое. В самые непредсказуемые моменты! Или мне очень нравилось, как Володя Стеклов играл Шарикова в спектакле «Собачье сердце» в театре Станиславского. Я ходил смотреть несколько раз, и тоже он настолько жил во мне, настолько было заразительно и здорово... Я был тогда молодым студентом-актером – мне помогало.

К тому же, я уже много раз приводил пример с Волан-де-Мортом. Я тренировался на своих детях, ничего не мог поделать. Они мне уже говорили: «Папа, перестань!», но я все равно пытался (*голосом Волан-де-Морта*): «Саааашааа Кузнееецоооов! Хватит, хватит!». Ну, это страшно, потому что папа же еще спрячется где-нибудь за дверью и играется в это. А сын маленький, ему, наверное, очень не по себе было.

Константин Орищенко: Как думаете, какая у вас была самая драматическая роль?

Всеволод Кузнецов: Самая драматическая роль обычно в жизни, хах! Ну, во-первых, я не помню все фильмы или прочитанные книги. Вспоминается с Бенджамином Баттоном, потому что там Брэд Питт существует в трех возрастах, но, опять же, драматическое ли это кино или драматическая ли эта роль – не знаю. Есть сложные моменты по эмоциональности у разных персонажей, когда ты играешь. Вот у Уилла Смита так было в «Призрачной красоте» – очень сложная по эмоциональности роль, особенно в последней сцене. Он потерял дочку... и в конце нужно некое признание этого, он плачет, а тебе важно в это его состояние попасть. Но у меня в жизни были моменты, в которых я прекрасно понимал его. Сложность в том, что когда ты находишься в очень эмоциональном состоянии, если ты плачешь, то параллельно попадать в синхрон, простите, очень тяжело. Обычно делается несколько дублей, чтобы потом, когда тебя захлестывают настоящие эмоции, выдерживать паузы даже в тексте. В тех местах, где ты должен их делать синхронно, очень сложно. Ну, вот каким-то таким образом устроен актерский аппарат: ты делаешь три дубля (потому что эмоциональные сцены очень сложно делать), и потом при помощи монтажа уже по синхрону что-то подвинут. Главное – чтобы это все было по-настоящему. Если человек на экране плачет, значит надо, чтобы человек, который его озвучивает, тратился по-настоящему. Иначе это будет неправильно.

Константин Орищенко: А было так, что вы пропускаете историю персонажа через себя и настолько сильно резонируете с ним в этот момент, что у вас прямо захлестывают эмоции?

Всеволод Кузнецов: Да, конечно. Ну, вот про то, что я говорил. Самая яркая в этом смысле «Призрачная красота». Да, так было. Да и в других фильмах так тоже было. Но это не значит, что, если ты озвучиваешь какого-нибудь убийцу, тебя настолько захлестывает твой персонаж, что ты пошел после этого придушил пару девушек красивых. Нет.

Константин Орищенко: Ну, это уже крайность!

Всеволод Кузнецов: Ну, как сказать... Есть у Дени Дидро, по-моему, «Парадокс об актере», и там сказана замечательная вещь. Я, когда учился, у нас был прекрасный педагог по зарубежной литературе, Ирина Витальевна Холмогорова. И она нам говорила, что слезы актера не капают из его мозга – так, кажется, говорится у Дидро. И в этом есть некая такая правильность, потому что иначе бы актеры сходили с ума и Отелло каждый раз душил бы свою партнершу по-настоящему, а это неправильно. То есть существует правда жизни и правда искусства. Были случаи, когда многие известные актеры после исполнения, к примеру, роли Князя Мышкина какое-то время приходили в себя в клиниках невроза. Ну, настолько люди вживались в роль. Правильно это или неправильно – сложный вопрос, но у гениев всякое бывает.

Все-таки надо вживаться в роль как дети. Когда они играют, понимают, что есть некая грань, которую нельзя переходить, и они, допустим, из окна уже не выпрыгнут, несмотря на то, что играют. Понимают, что там находится что-то, что переступать нельзя. Вот актер должен быть, как ребенок: очень сильно верить в то, что происходит, но при этом все-таки не переходить какие-то грани.

Константин Орищенко: И при этом смотреть на сюжет, в котором он участвует, бескорыстным взглядом, да?

Всеволод Кузнецов: На сюжет, на партнера... очень сильно ты зависишь от партнера. Когда ты не знаешь, что делать, тебе нужно заниматься партнером, – неважно, в интервью или в кино. В аудиокнигах, с одной стороны, вроде как партнера нет, но он есть! Когда ты работаешь над аудиокнигами, у тебя есть партнер – какой? – звукорежиссер, который тебя пишет, потом, есть невидимый, но присутствующий зритель. Все равно ты должен понимать, для кого ты читаешь. У тебя задача не просто прочитать какую-то книгу, а передать свои мысли и эмоции. Воздействуя на зрителя, ты должен этого зрителя себе представлять. Одно дело – ты читаешь для детей десяти лет, другое – для дома престарелых. От каждой книги уже отталкиваешься сам. Ты примерно представляешь зрителя либо представляешь картинку внутри тебя – и пытаешься эту картинку передать. Там тоже партнер присутствует.

Константин Орищенко: Вы вообще верите в такое словосочетание как «фатальная роль»? Допустим, роль сама по себе является чем-то паранормальным и метафизическим. И когда актер вживается в вымышленный образ, в котором герой имеет сложный бэкграунд (как Джокер, например), это может оставлять отпечаток на всей его дальнейшей жизни?

Всеволод Кузнеуцов: Ну, я так скажу. Некоторые не озвучивают людей, которые погибают. Есть такое суеверие у кого-то. У меня нет такого. Многие еще говорят, что произведения Михаила Булгакова слишком часты, вот, «Мастер и Маргарита». Ну, мне это кажется притянутым за уши. Хотя... сам тоже не знаю, хах! Хотя мне нравится это произведение, у меня нет такого.

Константин Орищенко: То есть все зависит от тех смыслов, которые сам человек вкладывает...

Всеволод Кузнецов: Ну, в общем, да. Кто во что верит. Человек может быть очень суеверным, на него это произведет впечатление. В каждом из нас сидит хорошее и плохое. Даже в транспорте – ты сталкиваешься с кем-то, и возникает желание убить, правильно? Это же не значит, что ты пойдешь убивать. Но эта мысль проскакивала все равно – «убил бы!» Или даже с кем-то из близких ссоришься, порой наговорите друг другу такое... Такой, как вы говорите, «бэкграунд» темной генетической памяти. Еще, может быть, ген пещерных охотников заложен в нас. Надо только его выявить – в зависимости от текста, в зависимости от роли. И использовать, если он в тебе есть.

Константин Орищенко: Это, наверное, то, что как раз-таки отличает человека от животного – умение не перешагивать за эту грань?

Всеволод Кузнецов: Да, но животные ведь тоже не перешагивают, животные ведь единственные, кто не убивает. В отличие от человека они не убивают себе подобных – специально-то.

Константин Орищенко: Естественный отбор, борьба за выживание. Хищники доминируют над теми, кто слабее, – и так далее. Ну, то есть у них есть цепочка – и она непрерывна. А вот вы пару минут назад говорили про эмоции... Можете рассказать, какие чувства вы испытывали, когда озвучивали «Ведьмака»? Как раз недавно вы подарили голос новой части.

Всеволод Кузнецов: Имеется в виду книга или компьютерная игра?

Константин Орищенко: Можно разделить на две категории, чтобы провести между ними параллели.

Всеволод Кузнецов: Во-первых, мне было безумно интересно. Когда этот герой появился в моей жизни (я до этого, честно говоря, Сапковского не читал), и когда появились пробы на вторую игру «Ведьмак». Володя Зайцев – гениальнейший, на мой взгляд, артист. Я озвучивал в первой игре, потому что он много снимался и, как я понимаю, не мог уделить достаточное количество времени – там прямо много часов нужно было присутствовать «на игре». Он не мог, были пробы – и выбрали меня. Я прочитал тогда первую книгу Сапковского, чтобы понимать, о чем речь. Но игра была не по книгам, у нее присутствовал какой-то собственный сюжет: дикая охота была, которая в книге упоминается краем, у героя была потеря памяти какая-то. И это очень интересно всегда по-актерски к этому подстроиться. То, значит, у него бурные отношения с женщинами – это тоже было интересно в игре. Какие-то отношения с нечистью... В общем, было, что играть. Мне было очень интересно. И, потом, режиссер мне очень помогал. Как-то мы нашли этого персонажа, пришли к нему и, надо отдать должное создателям, они как раз не были против большей эмоциональности по сравнению с английским актером.

Когда мне «АСТ» предложили еще озвучить книгу, я с удовольствием согласился, потому что герой по-прежнему жил во мне, он живет во мне, к нему по-прежнему есть интерес со стороны людей. Но в книге, помимо голоса Геральта, еще куча других персонажей. Вот мне было интересно, как выстроить такой аудиоспектакль силами одного актера. Так, чтобы это все было живо каким-то образом...

Какие эмоции я испытывал? Вначале – эйфорию, а дальше ты уже думаешь, как тебе сделать так, чтобы остаться на одном уровне. Раз уж заявил, что разных персонажей делаешь по-разному, то надо пытаться найти «ключики» к каждому характеру. Конечно, не всегда удается подобрать действительно разный тембр, это уж, – там огромное количество героев. Голосовые характеристики где-то, может быть, у меня повторяются, но хочется, чтобы сам образ мыслей был у простых свой, у тех, кто благороднее, тоже свой. Когда совещается огромное количество женщин, тебе, естественно, не нужно делать женский голос, но нужно попытаться выстроить женскую психологию. В зависимости от встреченных мною женских манер, своих словечек, смены темпоритмов, – вот в чародейках стараюсь их использовать. Я не пытаюсь озвучивать женщину, я пытаюсь перевоплотиться в женщину. Я пытаюсь озвучивать столкновение женских характеров при помощи мысли. И это интересно, да. Вот, что касается тех эмоций.

Константин Орищенко: А насколько сильно отличался ваш подход к озвучке игры и аудиокниги?

Всеволод Кузнецов: Во-первых, в игре я озвучиваю только одного персонажа. Там есть режиссер, там есть канва, которую я не знаю, и порой очень сложно сделать так, чтобы тебе это показали или рассказали. Присутствуют и свои ограничения. Если тебе нужно попасть в строгий хронометраж, ты этим порой ограничен. Есть, где нестрогий хронометраж и можно играть, как хочешь, в смысле тайминга. В книге этого нет, ты этим не ограничен, ты делаешь так, как хочешь. Но! Здесь у тебя огромное количество других персонажей. Здесь нет режиссера, здесь я исполнитель и режиссер, скажем так. Я прочитывал книгу заранее, примерно себе представлял, каким ходом буду идти, где буду что-то менять, – и уже на записи старался это сделать. Иногда это меня уводило от тех мыслей, которые я себе придумывал, но это нормально. То есть моя актерская природа повела меня чуть дальше. Не то чтобы я дома репетировал с книгой, я продумывал. И когда приходил на запись, старался это каким-то образом осуществить.

Константин Орищенко: Вы озвучиваете и озвучивали большое количество разного контента, причем отличающегося друг от друга форматами. Это и рекламные ролики, и аудиокниги, и фильмы, и сериалы. Есть для вас какой-то формат, в котором вы чувствуете себя наиболее комфортно? Или же вам как профессиональному актеру вообще непринципиально, во что вживаться, ведь везде есть своя неповторимая эстетика?

Всеволод Кузнецов: Зависит от сопутствующих факторов. В кино существует много ограничений, с которыми ты должен бороться: прокатчики кино, которые порой лезут и в текст, и в актерскую игру. Так как я работаю режиссером дубляжа, часто с этим сталкиваюсь. И у тебя много сил уходит на то, чтобы доказать какие-то простейшие вещи, которые люди не понимают, но в них залезают. Игнорировать это не удается. Порой с этим приходится мириться, потому что, опять-таки, не ты здесь главный. Я всегда предпочитаю отстаивать свое мнение – насколько возможно, но в каких-то вещах приходится уступать. И процентное соотношение творчества и разгребания этих авгиев конюшен, скажем, пятнадцать на восемьдесят пять. Что касается рекламы, там тоже присутствуют заказчики, которые видят все как-то иначе, и у тебя снова уходят силы на то, чтобы их переубедить. В аудиокниге в этом смысле все гораздо прозрачней, ну, может быть, у меня так – человеку с опытом не стараются навязывать ничего. Я считаю, если позвали меня, то люди хотят услышать в моей интерпретации то или иное произведение. И здесь ты зависишь только сам от себя – и краснеть придется только тебе самому, если что-то будет не так. Вообще я и студентам говорю, что ответственность за то, что ты озвучил, и в кино тоже, лежит на тебе. Ты не будешь потом всем объяснять, что это тебя заставили, нет, первым будешь стоять в списке ты, если что-то пойдет не так. За все «косяки» будешь отвечать ты, вот почему нужно стараться отстаивать свою позицию. Те люди, которые настояли на какой-то глупости в переводе, не будут засвечены. Прежде всего, будет стоять твоя фамилия.

Ну, вот в аудиокниге мне нравится некая свобода. В аудиоспектакле, который я создаю, свободы больше всего из того, что мне приходится делать у микрофона. Здесь я работаю режиссером и на мне дикая ответственность, у меня огромное количество актеров, которые мне доверяют. В общем, нужно не подвести.

Но не все прокатчики плохие, а то сейчас подумают... Иногда борьба, а иногда кто-то идет навстречу, и в едином тандеме работаем. Но все равно другой уровень ответственности, чем в аудиокниге. Там у тебя ответственность только за себя самого.

Константин Орищенко: Вас вдохновляет эта свобода?

Всеволод Кузнецов: Да, конечно. От тебя, может быть, что-то останется, какое-то время эти записи будут жить, а люди будут переслушивать. Сейчас вот сын, хотя ему уже пятнадцать лет, любит засыпать под «Бронзовую птицу», которую я когда-то начитал лет двенадцать назад. Ну, вот ему нравится. Что-то останется после меня и, прежде всего, благодаря аудиокнигам. Фильмы, которые я озвучивал, – не знаю, останутся ли. Аудиокниги – более надежный вариант.

Константин Орищенко: Думаю, в этом действительно есть своя магия, потому что люди будут переслушивать голос. Снова и снова пропускать через себя эти истории. Получается, человек оставляет слепок своей души, вот, на аудионосителе.

Всеволод Кузнецов: Ну, в общем, да. Поэтому мне, прежде всего, нравятся аудиокниги. Нет, ну, кино тоже нравится. Все нравится. Иначе бы я этим всем не занимался. Мне очень интересно с актерской точки зрения... ну, вот, как у писателя есть: можешь не писать – не пиши. Те, кто хочет стать артистами, часто задают вопрос: «А вот, я хочу озвучивать», там, и все прочее. Причем люди не хотят стать артистами, они хотят почему-то озвучивать. Они не понимают, что одно есть продолжение другого. Мне кажется, здесь точно так же: если можешь не играть, не играй. Я не могу не играть, хах. Во мне живет некий ребенок, несмотря на то, что я уже, конечно, взрослый дяденька, – и это хорошо, я считаю.

Константин Орищенко: Я думаю, это прямо замечательно, когда человеку спустя долгие годы удается сохранить в себе такое вот мировосприятие. Смотреть на мир не просто каким-то зашоренным взглядом, а независимым взором! Как сейчас модно говорить, внутреннего ребенка.

Всеволод Кузнецов: Жизнь – это же прекрасно! Всегда есть что-то новое, что тебя удивляет. Можно, опять-таки, находить в самых обыденных вещах что-то интересное. Уж тем более – в актерской игре, когда телефонный справочник можно как-то сыграть и прочитать так, что это будет интересно. Это же тоже некая такая задача интересная, поэтому, сталкиваясь даже не с самыми сильными произведениями, меня это расстраивает – когда попадаются графоманские какие-то тексты, но, значит, у тебя задача – спрятать эту графоманию. И помочь людям найти какие-то крупицы чего-то хорошего.

Константин Орищенко: Коллеги отдельно просили, чтобы вы озвучили знаменитую фразу из игры...

Всеволод Кузнецов: «Шевелись, Плотва»?

Константин Орищенко: Да!

Всеволод Кузнецов: «Шевелись, Плотва! (голосом Геральта). Но там же, опять-таки, Плотва еще заговорила, когда выяснилось, что она как бы мужчина – в игре, по крайней мере. В пяти книгах я пока такого не нашел. Там все время лошади меняются и каждую из них зовут Плотва. А вот в игре она стала конем, поэтому были и какие-то взаимоотношения от этого. И стало, как сейчас называется...

Константин Орищенко: Мемом?

Всеволод Кузнецов: Ну да. И еще какие-то фразы. Потом, зараза та же самая, которой не так много у Сапковского, потому что нам казалось, что это неправильно – что Геральт ругается какими-то чертями, и вот родилось ругательство «зараза». Были еще неприличные песенки, в процессе там у него были: «Ламберт, Ламберт, ты – хер». Нам показалось на записи, что как-то это не по-геральтовски, примитивно ругаться. И родилась неприличная песенка, которую я повторять не буду, но которую цитируют и мне постоянно присылают. Как моя дочь говорит, папа не ругается матом! И ее одноклассники ищут тут же песенку – «Это что!?». А это пародия. В принципе, я в обычной жизни стараюсь не ругаться. Как мне кажется, мат – это сильная эмоциональная составляющая. Молотком по пальцу заехал, тогда можно выругаться, а так мат должен быть в подтексте.

Константин Орищенко: Органично вписываться?

Всеволод Кузнецов: Я видел мало людей, у которых мат – это органично. Есть те, кому это идет, но для большинства наш мат более грубый, чем английский. Коробит. Может быть, я так воспитан просто – советское время. Меня коробит, когда девушки так выражаются, – другое поколение.

Константин Орищенко: Причем, мне кажется, у нас сейчас очень сильно изменилось восприятие мата. Если раньше это было определенным табу, то сейчас пытаются, как я сказал, органично его вплетать. И местами это выглядит, наверное, неплохо. Литературно.

Всеволод Кузнецов: Допустим, да. Одна из самых лирических повестей о любви у Юза Алешковского, «Николай Николаевич», написана при помощи мата, потому что там главный герой – зэк. Ну просто хрустальная вообще повесть. Много мата, но он там абсолютно на месте. Мне очень нравится. Можно цитировать.

Константин Орищенко: Ну и, я думаю, еще крайне важно понимать, и слушателям в том числе, что в России очень и очень большое и богатое использование мата. Достаточно вспомнить тех же поэтов серебряного века: Есенина, Маяковского, которые как раз органично его использовали.

Всеволод Кузнецов: Ну, может быть. Я не знаю, я с ними не сидел и не разговаривал.

Константин Орищенко: В своих стихотворениях.

Всеволод Кузнецов: В стихотворениях – наверное. А вот люди, с которыми я сталкивался в жизни... У меня был тренер по футболу, он феерически ругался матом. Просто можно заслушаться. Можно вспомнить еще пару артистов – это было прямо вкусно. Все-таки не грязно, но у большинства это получается не всегда хорошо. Поэтому каждый человек должен для себя сам решать, насколько это вкусно. Я умею феерически ругаться матом! Например, когда пишу передачу под эфир, порой очень сильно позволяю себе выражаться. Надеюсь, что звукорежиссеры это не выкладывают никуда. Потому что там много бывает плохо написанного или плохо начитанного, а тебе потом нужно сделать из этого что-то красивое и действенное. Но раздражает – и я ругаюсь.

Константин Орищенко: Не просто ругнулся, а проявил актерскую экспрессию!

Всеволод Кузнецов: Ну, да.

Константин Орищенко: Здесь, конечно, самое важное – не перегибать палку. О чем мы только что говорили.

Всеволод Кузнецов: Нет, огромное количество произведений существовало без мата, а мат был в подтексте – и все было понятно. У актера как на самом деле – как меня учили: если что-то можно сыграть без текста, лучше сыграть без текста. Если это можно сыграть без мата, значит, нужно сыграть без мата. Мат должен быть внутри. Вот раньше: артист не умеет сам думать, и, чтобы он выглядел думающим, ему давали сигарету. Если курит, то вроде как думает. Так же и сейчас: если артист хочет зацепиться за мат, используют мат. Это проще, мне кажется. Более простой ход. Но сейчас просто сдвинулись понятия, потому что в большинстве сериалов люди снимаются – и это просто говорение текста в кадре, говорящие головы. Они не играют текст, они его проговаривают. Это такой аудиотеатр в формате видео. Я не про все театры так огульно. Но часть таких огромная. Это, опять-таки, зависит от сроков производства, проработанности режиссером. И сериалы сваливаются просто в какую-то аудиокнигу.

Константин Орищенко: Вы считаете, что это плохо?

Всеволод Кузнецов: Конечно. Ну, потому что размыты понятия. Еще КВН постарался – он нам размыл понятия, что касается, по крайней мере, актерской профессии, люди уже не понимают, где хорошо, а где плохо. Поменялось мышление, оно стало более клиповым. И, соответственно, когда люди следят за актерами, мыслят в рамках одной фразы. Должен быть после этого гэг или какая-то реакция. Люди уже не воспринимают большие монологи, им нужна какая-то другая реакция. Как же это сказать, скетчевая. И это не очень хорошо – с точки зрения актерской профессии. Если раньше ты следил за игрой великих актеров и думал «как это вообще сделано, как здорово!». А сейчас смотришь на половину артистов и думаешь, что ты можешь сделать сам.

Константин Орищенко: А вы обратили внимание, насколько вообще изменился подход к озвучке? Допустим, в девяностые – старая школа. Не знаю, насколько корректно так называть... И уже новая – в исполнении тех актеров, которые озвучивают сейчас. Вот есть какая-то принципиальная разница?

Всеволод Кузнецов: Ну, смотрите. Тут поменялся процесс в связи со всякими техническими новшествами. Если раньше все писались вместе, все, кто занят в сцене, присутствовали вместе. В этом был плюс, потому что, когда у тебя партнер перед тобой, тебе все-таки легче обрести какую-то химию. Но в этом есть и минус, порой. Потому что часто сидишь по отдельности из-за технических требований – звук такой в кинотеатре, люди разного роста, на них одинаково микрофон не выстроишь, с разным посылом по-разному будут существовать. Поэтому сейчас все пишутся отдельно. В этом тоже есть свои плюсы и минусы. Тебе сложно без партнера, а партнер тот, кто в оригинале, значит. А если ты пишешься вторым или третьим, тебе дают записанного партнера в уши. Это тоже помогает.

Я, кстати, когда озвучивал ведьмака во второй игре, старался идти по своим сценам уже по озвученным партнерам. Тогда я доминировал. Ну, не доминировал – мне было легче выстроить диалог, потому что в любом искусстве важно, чтобы люди разговаривали. По-настоящему – на сцене, на экране, в озвучке. За счет этих технических сложностей и отличается процесс.

Раньше можно было посмотреть кино заранее – всей группе, которая потом будет озвучивать. Сейчас нельзя из-за борьбы с пиратством. Очень большие ограничения. И порой люди, которые должны работать над фильмом, входят через пять паролей на какой-то сайт, тот же переводчик. Он может переводить только онлайн, это сильно создает дополнительные сложности. Естественно, это может вести к потере качества. Или экран защищен вообще – у тебя черный экран, и только на тех, кто появляется в кадре, наведен кружочек или квадратик. Соответственно, ты не видишь весь антураж, не видишь, в каком зале это происходит. Это все тоже ведет к неким потерям. Но при этом должен сказать, что все равно многие современные актеры научились работать в таких условиях – и достаточно качественно, как мне кажется. Есть вещи, которые, допустим, в советском дубляже что люди первого, что второго плана, что третьего и даже эпизода должны были быть с какими-то красивыми голосами, с очень четкой дикцией. Что не всегда правильно. Есть фильмы, где человек бомжеватого вида, и он не должен говорить правильно, скорее ему стоит говорить с каким-то эффектом фикции. Сейчас есть разные актеры с эффектом фикции. Они, конечно, не озвучивают часто, но в каких-то второстепенных ролях – да, я их часто зову как режиссер. Мне кажется, в этом больше правды жизни.

Говорят, что советский дубляж был лучшим в мире, но я должен сказать, что актерская советская школа был одной из сильнейших. Да и русский дубляж на более высоком уровне, чем российский кинематограф. Вот Сережа Бурунов прекраснейший – ворвался в кинематограф, хотя работал в дубляже. А есть еще огромное количество актеров, которые в силу обстоятельств не присутствуют на экране, но тут же еще его величество случай должен быть. Окажись они там, будут в шоколаде и большом порядке. Но это уже другой вопрос.

Константин Орищенко: Я был очень сильно удивлен, когда в прошлом году вышел сериал «Ведьмак», и вас не позвали туда в качестве человека, который озвучил бы весь сериал. Это было бы вполне логично. Как вообще – велись какие-то переговоры, связывались с вами?

Всеволод Кузнецов: Нет, не велись, поэтому тут вопрос как бы не ко мне. Почему меня не позвали даже на пробы... Скорее всего у людей, которые этим занимались, есть какое-то объяснение. Я к этому отношусь спокойно. Обиделся ли я? Нет. Потому что мой ведьмак уже есть, он никуда не делся, он будет. Были разные Гамлеты, если ведьмака будет кто-то играть или озвучивать, кроме меня, это нормально. Люди выбирают того, кто им ближе. Мне кажется, это не очень правильно тоже – навсегда привязываться к одному и тому же актеру.

Константин Орищенко: А вы, кстати, смотрели сериал?

Всеволод Кузнецов: Нет. Не потому что «я не озвучивал и смотреть не буду», но так это получилось, что не смотрел. Не дошли руки еще. Чукча не читатель, чукча писатель.

Константин Орищенко: Но при этом, как понимаю, до того, как озвучивать «Ведьмака» и в аудио, и компьютерную игру, вы полностью прочли Сапковского?

Всеволод Кузнецов: Когда озвучивал игру, прочел первую книгу. А когда озвучивал аудиокнигу, то каждую следующую я прочитывал – прежде чем ее исполнять. Не читать – все-таки это нельзя назвать простым чтением, а это некое исполнение. Это попытка создания некоего аудио моноспектакля.

Константин Орищенко: Помните свои первые эмоции после прочтения?

Всеволод Кузнецов: Когда я читал как читатель или исполнитель?

Константин Орищенко: Я думаю, что здесь тоже можно разделить.

Всеволод Кузнецов: Что я могу сказать, с точки зрения читателя... я много читаю, я вообще люблю книги. Мне не показалось это каким-то величайшим произведением. Мне не показалось, что это книга моей жизни. А с точки зрения исполнения – мне было очень интересно, потому что там все-таки парафраз многих сказок, которые нам знакомы с детства. Но они переложены немного по-другому, Сапковский каким-то образом переформатировал, переложил и что-то придумал еще. Нечисть тоже, с одной стороны, знакомая, с другой стороны, незнакомая. И там есть, что играть и над чем поработать. Мне как исполнителю это было интересно. Когда у тебя получается то, что задумано, это очень радостно. Я был очень рад, когда «Последнее желание» получилось таким, каким я примерно его себе и представлял. Причем я целиком не слушал книгу... с музыкой там какие-то кусочки есть – это, мне кажется, очень интересно послушать. Мне очень нравится начало – такое, какое себе и представлял.

В аудиокнигах для меня очень важно, когда ты читаешь, чтобы был фокус камеры, где стоит камера в этот момент, кто за ней. От лица ведьмака в этот момент идет, от лица рассказчика, от лица кого-то из персонажей. Даже если это не прямая речь, а важно чьими глазами я в этот момент иду по ходу действия. Мне это интересно – менять фокус камеры, темпоритмы действия. Хотя это не очень просто, язык не самый простой, по крайней мере, у переводов Сапковского. Там очень много причастий, деепричастий, с чем в сценах действия очень сложно работать. Если бы это было в моей власти, я бы подредактировал. Я не знаю, по-польски так же или нет.

Константин Орищенко: А есть ли герои, кроме Геральта, которые запомнились вам больше всего? С которыми вы, возможно, даже резонировали внутренне. Ну или просто показались вам яркими и харизматичными персонажами, которые достойны внимания.

Всеволод Кузнецов: Мы говорим и про кино, и про книги, и про все?

Константин Орищенко: Да.

Всеволод Кузнецов: Был такой фильм «Знакомьтесь, Джо Блэк», где Брэд Питт играл двух персонажей: простого парня и смерть. Вот это было интересно. Мне Брэд Питт очень интересен как актер, когда он придумывает какие-то разные приемы. У братьев Коэнов он немножечко дурачок, в «Друзьях Оушена», в трех фильмах, тоже у него интересный ход мыслей. Любопытно было, как Волан-де-Морт развивался, потому что в начале у него мало плоти и голос такой бестелесный, а потом, когда он обретает плоть и силу, то у него голос и энергетика восполняются. Интересно было, когда тот же Рейф Файнс озвучивал «Онегина», снял свое кино специально к двухсотлетию Александра Сергеевича Пушкина. Мы, к сожалению, не сняли ничего, а вот Рейф Файнс очень любит Пушкина, хотя у него нет стихотворного варианта, но они сняли. То есть он продолжал свою некую дьявольскую тему в искусстве, которая присутствует у него как у актера. У него в «Онегине» это есть, и я подумал в начале, что Рейф Файнс немножко выдумывает, но, когда потом стал перечитывать «Онегина» – там такой парафраз «когда же черт возьмет тебя!», к дядюшке обращение. А потом – «когда же он придет за мной». И, действительно, когда перечитываешь роман, есть и эта некая такая дьявольщинка.

Константин Орищенко: А если на примере персонажей «Ведьмака» – кто вам показался ярким, помимо Геральта?

Всеволод Кузнецов: А, кроме Геральта! Я всадник без головы, уже слова вылетают. Вот из краснолюдов, они бывают очень яркими там, возглавляют какую-то банду. Краснолюды, которые помогают Геральту. Какие-то из волшебников, которые противостоят Геральту. В принципе, все достаточно такие рельефные. Выпуклые. Интересно в этом существовать.

Константин Орищенко: Кстати, друзья! Недавно мы опубликовали статью, в которой подробно рассказали о пяти известных ведьмаках, помимо Геральта. Настоятельно рекомендуем почитать, ознакомиться. Возможно, откроете для себя какие-то интересные имена.

Всеволод Кузнецов: Что касается «Ведьмака», я совсем недавно узнал – у меня была двоюродная сестра в гостях, и мы разговорились. И оказывается, что у моей бабушки ее дедушка – ведьмак из-под Киева. Это действительно, не байка, не легенда какая-то. Он был печником и умел заговаривать у животных болезни, в том числе и у людей. А еще его звали заговаривать пожары. И это все выяснилось, потому что у меня двоюродная сестра долго с нашей бабушкой жила, и та ей рассказывала про ее дедушку, то есть мой прапрадедушка был ведьмаком. Я подумал, что все не просто так сошлось в судьбе.

Константин Орищенко: Символичная и в то же время кинематографическая история получается.

Всеволод Кузнецов: Ну, в общем, да. Насколько это передается из поколения в поколение – это правда, не вымысел.